Не знают вкуса сосисок, смотрят в небо, участвуют в показах мод и совсем не ждут перестройки
Еще есть народы, которым не надо доказывать свою эффективность, которые никуда не торопятся и им плевать и на глобализацию, и на кризис. Да и на свиной грипп, в общем, тоже. Кубинцы мяса почти не едят, за границу их не пускают, а медицина у них — одна из лучших в мире.
В России «бедные» — это почти всегда «несчастные», эти слова даже употребляются как синонимы. Кубинцы — бедные, но не несчастные. Потому, наверное, что не умеют унывать и живут так долго: в среднем женщины более 80 лет, мужчины — 76. Худющие, улыбчивые, радуются друг другу, глаза горят. О таком народе для себя российские начальники могут только мечтать. Народе, бытие которого не определяет сознание. У кубинцев — еда по карточкам, смешные зарплаты, а они, несгибаемая нация, поют и пляшут. И если выпьют — не буянят. Веселятся.
В самолете Мадрид — Гавана кубинцы не танцевали. Галдели чуть не весь полет. Протерли за стюардесс запылившиеся телеэкраны, перезнакомились и общались через головы утомленных туристов. Кубинец успел закрутить с испанкой-стюардессой роман; на следующий день увидел эту парочку на террасе в гостинице «Амбос Мундос», куда Хемингуэй приходил из своего номера за порцией счастья. Они пили кофе, держась за руки.
Это в старой Гаване. Городе не из бетона — старых камней. Здесь нет пыли, есть мельчайшая каменная крошка. Утром выходишь из гостиницы, с тобой здоровается бабушка, сидящая на пороге напротив с сигарой в зубах. Тебя разглядывает потомок испанских колонизаторов — идальго в расцвете лет подпирает дверной косяк. Поднимаешь глаза, убеждаешься: в Гаване облака плывут очень быстро. Потому, наверное, что улочки узенькие (здесь даже собаки машут хвостом не с боку на бок, а сверху вниз), просветы между крышами — как щели, вдаль не посмотреть — только прямо над собой, и создается иллюзия быстрого бега облаков. Еще замечаешь, что над тобой сушится белье и за тобой с улыбкой наблюдает расположившаяся на балконе в кресле-качалке кубинка. Вечером возвращаешься в гостиницу и видишь ее в том же кресле. И бабушку с сигарой на пороге. И мужика, позвавшего друзей, — теперь они пялятся на уличную движуху втроем. Облака бегут. Люди застыли. Семейная пара на другом балконе — им лет по 80. Жена бреет опасным лезвием впалые щеки мужа и что-то рассказывает ему. Сказки, наверное.
Американцы, дождавшись смерти Фиделя, конечно, установят здесь истинную демократию. Но как они заставят кубинцев работать? Как они будут объяснять этим счастливым людям, что Господь велел нам трудиться шесть дней в неделю?
Пока жил в этой гостинице, все дни, утром и вечером, встречал у порога тихую, дружелюбную дворнягу. Кобеля. Судя по всему, уже старика. И это не он вслед за мной задирал вверх морду, чтобы посмотреть на многослойные облака. Это я впервые увидел собаку, которая с интересом смотрит на небо. И невольно тоже поднял глаза. Так мы периодически рядом друг с другом и обретались, глядя в небо и вдыхая теплый ветер, пропитанный океаном. Люди, живущие здесь, смотрели на улицу, а мы, два полудурка, — куда-то вверх, будто там что-то есть.
Поскольку собаку эту видел всегда на одном и том же месте, думаю, она досконально изучила все, что происходит на земле вокруг нее. А небо, оно — всегда разное. Может, надеялась высмотреть своего, собачьего бога. Я не видел, чтобы она ела или вообще проявляла интерес к еде, принюхивалась.
О стране можно судить и по собакам, ее населяющим. В Гаване собаки — кожа да кости, их шатает ветром. Едят хлеб. И то нерегулярно. И при этом чрезвычайно довольны жизнью. Хотя сил лаять нет.
Последние социалистические собаки. (Насчет собак в Северной Корее не будем.)
Вечером на главной площади старой Гаваны мы с друзьями присели за стол под открытым небом. Ветер с океана раздувал искры из мангала, валил горшки с бенджаминовыми фикусами. Пока горели наши шашлыки (мяса на Кубе едят мало и готовить его, соответственно, не умеют), огляделся и понял, что мы попали на мелкобуржуазное событие в пока еще социалистической Кубе. На площади между столиками был установлен подиум — громадный крест, накрытый красными ковровыми дорожками. И рядом тусовались модели, намеренные показать и себя, и одежду на себе.
Облезлая и тощая, как манекенщица, дворняга запрыгнула на подиум и бесстрастно прошагала по платформе до ее окончания. Огляделась и улеглась, уютно свернувшись в клубок.
Выждав не менее пяти минут, не решившись идти по подиуму и лавируя между столиками с туристами, к суке направился официант в белой рубахе. Она заметила его и смышлено, без тени страха, следила за ним глазами. (Позже выяснил, что он был специально к ней приставлен.) Дождалась, когда он к ней подойдет и остановится. Нехотя, делая ему одолжение, поднялась и спрыгнула с красной платформы. Через несколько минут сцена повторилась. Потом еще. Собака всегда, покрутив головой, ложилась точно на одно и то же место. А когда к ней приближался официант, они какое-то время молча смотрели друг на друга.
Туристы начали шикать на гарсона, чтобы тот оставил псину в покое. Он, кстати, был на нее похож. Тоже поджарый донельзя — щека щеку ест, с выразительными черными глазами и спокойный. Его, судя по всему, не угнетала эта беготня. Он не махал руками на собаку, не читал ей нотации, не ругался, лишь укоризненно смотрел в ее глаза.
Тем временем нам принесли мясо, и я пошел кормить собаку, которая в очередной раз возлегла на подиум. И в этот момент увидел, как к мамке несется щенок, такой же, как она, — можно ребра пересчитать, облезлый, только более шустрый и радостный. Взобраться на подиум он не смог, хотя очень старался. Я положил перед ним куски мяса. Он то ли не знал, что это, то ли был сыт, то ли в курсе уже начавшейся в Мексике заварушки, но лишь поиграл с шашлыками. И продолжил штурмовать подиум. К собакам вновь приблизился официант со стыдящим их взглядом.
А на меня он посмотрел, кажется, с благодарностью. Что он кивнул мне — это точно. (Попробуйте прикормить шелудивого бродячего пса на подобном мероприятии в Москве. Как на вас посмотрят служащие?) Вскоре сцену пересекла кошка. Она была такого же пыльного цвета, как вся старая Гавана, — цвета утекших столетий. Кошка таскала мясо у собак. Туристы подкладывали и ей, но она успевала ухватить и соседское. Щенок пытался с ней играть, но кошка не отвлекалась. В поисках взаимности он подбежал ко мне и с разбегу запрыгнул на колени, измазав мои парадные белые штаны.
На подиум начали выходить модели. Кошка бросила мясо, взобралась на пустой стул и затаилась, всем своим видом показывая, что будет охотиться за развевающимися подолами манекенщиц. Но так и не решилась. Хотя желание обозначала — лапу тянула.
У подиума быстро собралась толпа. Щенок, бросив меня, помчался куда-то.
Официант, приставленный к собакам, невозмутимо смотрел вслед своему партнеру, неуклюже перебирающему лапами.
Если б этих кабысдохов не было, его бы уволили. Здесь работало больше официантов, чем требовалось, у каждого столика — свой.
Хорошая должность в замечательном заведении. Хотя мясо там готовить не умеют. Вероятно, эти факты находятся в причинно-следственной зависимости.
Когда американцы обнулят кубинский эксперимент, обустроят вновь Остров свободы под обочину для пикника и понатыкают на нем «Макдоналдсов», кубинские собаки, конечно, тоже изменятся. Но не пропадут. Им отсюда некуда пропадать, как и доисторическим автомобилям, — остров же. Псы познакомятся с обществом потребления, хот-догами. Может, тоже приобретут солидность, откормятся.
И этот парень, хотя его наверняка уволят, надеюсь, тоже не пропадет.
Алексей Тарасов
наш. соб. корр., Красноярск
Мадрид — Гавана — Москва — Красноярск
23.09.2009, Новая Газета
