Ул. Ильинка

Но вернемся к монастырю. В 1519 году некто Клим Мужила решил, что монастырю без хорошей церкви не бывать и построил ее - добротную каменную, Ильи Пророка на Дмитровке, что впоследствии стала Ильинкой. Не прошло и века, как деревянные торговые ряды тоже стали заменять каменными. Случаем к тому стал ужасный пожар 1595 года, потери от которого были столь велики, что государь Федор Иоаннович понял – нужно государственное решение и твердая рука к исполнению, да и повелел новые ряды строить из камня. А церковь вскоре после постройки была передана Новгородскому архиерейскому дому, располагавшемуся рядом с монастырем. В годы опричнины митрополит угодил в немилость и был сослан в монастырь, а его ближайшие слуги были повешены на воротах усадьбы почти напротив церкви. В 1606 году со стен церкви прозвучал набат, положивший начало восстанию против Лжедмитрия. Разоренный в смуту монастырь был упразднен, и с 1624 года церковь стала приходской. А спустя два года сгорела, пришлось всем приходом отстраивать заново.

 

Ряды, изрядно пострадавшие от литовско-польской интервенции и последующей освободительной борьбы, тоже перестраивались. Кирпичный мастер Рудерик Мартысь, делавший кирпич по немецкому образцу, получил столько заказов, что вынужден был спешно устроить завод в слободе за Даниловым монастырем.

 

Ул. Ильинка в направлении от здания Биржи к Кремлю

Около церкви Ильи Пророка образовался Ильинский крестец – место, где объявляли указы и куда привозили трупы умерших безродных узников, дабы собрать на их погребение. Расчет был верный - вокруг-то сплошной торговый люд, а с миру по нитке, так и наберется… Забавный факт, но тут же расположилась и своеобразная биржа труда. На Ильинском крестце собирались безместные попы и дьяконы и сюда обыватели присылали нанимать их в свои церкви. Попы и дьяконы бранились меж собой, нередко устраивали драки и другие бесчинства, чем вводили в крайнее смущение высшее духовенство. Видано ли, служители божьи дерутся! Однако избавиться от такой «рекламы» церковники смогли только в XVIII веке.

В середине XVII века, скорей всего, при восстановлении церкви после пожара, с юга к ней был пристроен каменный придел, возможно имевший двухшатровое завершение. На протяжении всего 17 столетия в Ильин день храм посещали русские Государи и патриархи, "за кресты и святыми иконы". К церкви совершался и крестный ход по случаю двухлетней засухи. В 1676 году был разобран придел и завершение старой церкви, а над ним возведен новый, более просторный храм.

Быть поближе к богу, пусть даже к его представительству люди стремились всегда, и рядом с храмом Ильи Пророка постепенно образовался сложный ансамбль торговых и жилых зданий. Судя по сохранившимся чертежам, невероятно живописный - внутренние дворы, обнесенные открытыми галереями и лестницами.

Теплые ряды
Весь этот ансамбль, вместе с церковью в 1865 году вошел в Теплые ряды. Они, выстроенные на участках Певческой слободы и соседнего Новгородского подворья (Ильинка, 3) московскими предпринимателями Азанчевским и Пороховщиковым по проекту архитектора Александра Никитина стали первыми в череде торговых рядов, ставших, наконец, украшением Москвы.

Торговые помещения, которые, к удивлению и восторгу москвичей, отапливались (ранее все лавки в Китай-городе из-за боязни пожаров не имели отопления) и даже освещались, поглотили сохранившиеся с XIII-XVI веков фундаменты из крупномерного кирпича и сводчатые подвалы старых зданий. Храм Ильи Пророка новое «торговище» тоже проглотило, он, вновь перестроенный, вошел в один из теплорядных корпусов. Дореволюционный путеводитель возмущенно писал:

 
«Фасадом на Ильинку выходит, между прочим, небольшой дом с изображением Ока Гоcподня во фронтоне. Дом этот заслоняет застроенную со всех сторон домовую церковь св. пророка Ильи. Ныне вход в эту церковь общий! со входом в контору нотариуса». 

 
В 1920-х церковь закрыли. В Теплых рядах сначала поселились коммуналки, потом огромные корпуса, занимавшие квартал между Ильинкой, Ветошным проездом и Богоявленским переулком, заселили бесчисленными конторами, управлениями и райкомами…

Церковь Вознесения на Большой Никитской улице. Фотография из собрания Э.В. Готье-Дюфайе.

Невзрачное трехэтажное здание, отделенное от тротуара палисадником с оградой, скрывало в себе палаты, выстроенные в конце 17 века наследниками думного дворянина, стольника и воеводы Богдана Полибина. В 1670-х этому видному человеку принадлежала обширная усадьба на территории современных владений 20 и 22, столь презентабельная, что в ней размещали на постой приезжавшие в Москву иностранные посольства. Чуть позже усадьба разделилась на два владения, в одном из которых и были выстроены упомянутые хоромы. В течение целого столетия каменные палаты Полибиных горделиво взирали на своих дешевых деревянных соседей. Но… прошло время, престиж Тверской улицы начал стремительно расти и богатыми усадьбами разжились и прилегающие переулки. 

 
В 1790-е годы в соседнем владении (дом №18) появилось еще одно дворянское гнездо – небольшой классический особняк с четырехколонным портиком и двумя симметричными флигелями. Первое его изображение на плане относится к 1802 году, а от 1812-го сохранился интересный документ, свидетельство о нарядной жизни, некогда проистекавшей в этих стенах. Хозяйка усадьбы, княгиня Засекина жаловалась губернатору, что в пожаре 1812 года в ее доме погибло «множество ценных вещей и среди них бронзовые жирандоли о пяти свечах, круглые шандалы с винтами, бронзовые вызолоченные подсвечники и чернильницы с тазиком, хитрые турецкие котлы с крышками и затейливые формы для мороженого».

Хлыновский тупик. Фотография из собрания Э.В. Готье-Дюфайе.

Во второй половине 19 века благородные дворянские усадьбы, прибираемые к рукам купцами, постепенно стали перестраиваться под доходное жилье. Первыми из двух домов-соседей преобразились бывшие полибинские палаты. В 1868 году купец Корнилов переделал их под доходное жилье: дом надстроили, в центре фасада появился тамбур, ведущий к парадной лестнице, по бокам которой в каждом этаже размещалось по одной просторной квартире. В переулок смотрели окна кабинетов и просторных (38 квадратных метров) гостиных, во двор – спален, кухонь и комнат прислуги. 

В 1892 году владение приобрел известный юрист и криминалист Михаил Васильевич Духовской. 

 
Уважаемый приват-доцент уголовного права в 1874-м был неожиданно арестован в связи с так называемым "процессом 193-х". Его подозревали в народнической пропаганде. Вскоре его выпустили на свободу, но репутация была подорвана, и преподавание в лицее пришлось оставить. Духовской продолжил карьеру в должности присяжного поверенного округа московской судебной палаты. Кстати, в 1899 году по инициативе профессора Духовского было произведено статистическое обследование квартир, имевших сдаваемые в наем углы и койки. Оказалось, что в подобных условиях проживает 175 тысяч человек, то есть шестая часть всего тогдашнего населения Москвы... 

  .

После смерти Михаила Васильевича в 1903 году усадьба перешла к его сыну Сергею, врачу-ортопеду, проживавшему в квартире №3. В соседней квартире №4 им была оборудована ортопедическая клиника, которая в годы Первой мировой работала, как госпиталь. В советские годы Духовской продолжал жить в этом же доме. Он стал заместителем директора Института физио-ортопедии, его дом часто навещал нарком здравоохранения Семашко.

Вознесенский переулок, д.20. Палаты Полибиных.

По соседству, в бывшем особняке княгини Засекиной, с наступлением эпохи капитализма также началась новая жизнь. В 1881 году здесь поселился будущий композитор Василенко, который впоследствии вспоминал о своей жизни в доме, «в котором прежде помещалась масонская ложа… Необычайная симметрия всех частей и какие-то башенные закругления по бокам дома и обоих флигелей придавали ему вид средневекового замка». Однако уже через год отец-Василенко собрался надстраивать и расширять старый особняк, при этом предполагалось снести портик и по-новому оформить фасад. Но в процессе работ проект изменили, ибо оказалось, что «стены старого дома ненадежны для надстройки». Так что фасад главного дома был сохранен и лишь несколько осовременен, а новостройка заняла место одного из флигелей, заполнив пространство между домами 18 и 20. 

В послереволюционные годы просторные залы обоих зданий были разбиты перегородками на более скромные помещения, однако своего благородства не утратили. В округе традиционно селилась советская элита, преимущественно из театральной сферы, а также деятели расположенной неподалеку консерватории. Так, в доме 20 отметились артист Подгорный, композиторы Метнер и Кручинин, дирижер Авранек и историк Веселовский. А в 18-м жили режиссер Александров и химик Марковников. 

В конце ХХ века капитализм вернулся, в окрестностях Тверской улицы вновь закипело доходное строительство. Московское правительство, не имея официальной возможности заниматься коммерческой деятельностью, под видом расширения служебной площади выстроило позади здания мэрии огромный комплекс офисных доходных домов «Усадьба-центр», увенчанный пятнадцатиэтажной башней. Под его строительство были снесены малоэтажные хозяйственные постройки губернаторской усадьбы 18 века. Спустя несколько лет зашла речь о дальнейшем развитии комплекса вдоль Вознесенского переулка, то есть на территории владений 18-20… 

  К этому моменту дома, предложенные к постановке на госохрану, были по-прежнему заняты квартирами. В интерьерах сохранялось многое из антикварной отделки конца 19 века. В доме №20 имелись печи, в прихожие квартир вели старинные двери с орнаментированными матовыми стеклами. А родственники доктора Духовского в целости сберегли интерьер его кабинета и спальни - мебель, документы и личные вещи. Но особый интерес представляли неисследованные фрагменты древних палат. По поводу намеченного сноса этого здания разгорелись громкие споры. И, как ни странно, защитникам старины удалось убедить чиновников в их неправоте! Случай исключительный. Академик Алексей Комеч в интервью зарубежной прессе рассказывал о том, что мэр Лужков, выслушав на градостроительном совете вдохновенный рассказ оппонентов об уникальности этого района, сохраняющего планировку и границы домовладений аж с начала 17 века, лично пообещал остановить уже начатое проектирование и не губить памятники…

 

Вознесенский переулок, д.18. Дом Засекиной пока еще стоит, а вот флигель, стоящий во дворе, уже приговорен.

Спустя ровно год после этого разговора, палаты Полибиных (дом №20)были быстро и тихо снесены без каких-либо согласований и обсуждений, по личному распоряжению вице-мэра Орджоникидзе. Так что теперь уже никто не узнает, какие древние красоты скрывались под штукатуркой этого дома.

А дом Засекиной (№18) еще стоит, в нем по-прежнему живут люди. В интерьерах сохраняется парадная лестница конца 19 века с ограждением, украшенным головами грифонов. Уцелел также интерьер центральной гостиной, лишь уникальный старый паркет разобрали лет 50 назад. Имеются лепные карнизы и барельефы над дверями, изразцовая печь, и даже пережившие перестройку дома позднеампирные двери в одном из помещений – большая редкость. Жители дома рассказывают, что над подвесным потолком правого крыла имеется купол, зашитый в 1930-х. Во дворе за домом стоит двухэтажный служебный корпус конца 18 века, напоминающий об исчезнувшим древнем переулке, на линию которого он выходил когда-то южным фасадом. Флигель, как и дворовые крылья главного дома, имеет полукруглый выступ. Изобилие этих странных «апсид» заставляет вспомнить легенду о масонской ложе, ведь известно сколь неравнодушны были вольные каменщики к символике, заложенной, в том числе, и в планировку зданий.

Однако флигель, официально числящийся ценным элементом исторической среды, уже приговорен к сносу. Есть решение и о сносе дворовых построек, оставшихся от усадьбы Полибиных. Таким образом, под боком «Усадьбы-центра» появится еще одна просторная стройплощадка, тянущаяся вплоть до шестиэтажного жилого дома на углу Елисеевского переулка. А посередине нее будет маячить явная помеха хозяйственной деятельности московского правительства – старинный дом, «похожий на средневековый замок»… 

Название Денежного переулка напоминает о месте поселения здесь когда-то мастеров монетного двора. В XVIII веке переулок именовался Плещеевым — по фамилии домовладельца Плещеева. В 1933 году стал улицей Веснина, старшего из трех братьев-архитекторов, ставших в советское время лидерами конструктивизма. 

 

Денежный переулок в сторону Арбата, начало XX века. Из коллекции Э.В. Готье-Дюфайе.
Именно жилые здания определяли облик Москвы, утраченной после пожара 1812 года на две трети, и восстановление их в прежнем виде заняло бы очень много времени. Ведь сгорели не только сами строения, но и вся обстановка, предметы быта. Поэтому архитекторы и домовладельцы при строительстве обратились не к образцам «большой» городской архитектуры конца XVIII века, а к уютным усадебным домикам, в изобилии существовавшим вокруг Москвы. Один за другим стали вырастать так называемые ампирные особнячки — небольшие, украшенные портиком с колоннами и часто имеющие над первым этажом жилую надстройку в центральной части здания — мезонин.

 

Сыграл свою роль и меркантильный интерес — по принятой системе налогообложения дом с мезонином считался одноэтажным и позволял хорошо сэкономить на налогах. 

Характерная и небезынтересная особенность «московского классицизма»: в античные времена классические ордерные формы были деревянными, в камень их перевели позднее. И в послевоенных особняках XIX века они вновь вернулись в дерево, но что любопытно и забавно, делали их «под камень»! В Москве существовал специальный рынок, где продавали доски с выемками, имитирующими продольный руст. Ими обшивали дома снаружи. Спрос породил и торговлю специальным набором досочек, имитировавших замковую кладку над окнами. Помимо этого, в продаже были филенки различной длины с гипсовой лепниной. Продавались даже! деревянные колонны той или иной величины (но не выше, чем на один этаж).

 

Специальные строительные руководства содержали чертежи и советы, чтобы хозяйские плотники могли построить жилой деревянный дом «под камень». 

Городская усадьба Поливанова, начало XX века.
Дом с двойным номером 9/6 в Денежном переулке построен поручиком А. К. Поливановым, который приобрел «обгорелую пустопорожнюю землю» в 1822-м; на ней, как сообщал квартальный надзиратель, деревянный дом «был окончен к 4 января 1823 года». Помимо главного дома усадьба включала одноэтажный флигель (надстроен мезонином в 1832) и соединявшую их деревянную ограду по линии улицы с арочными проходами и монументальными, украшенными резьбой воротами (выполнены в процессе реставрации дома в 1951-54 годах по образцу типовых оград начала XIX в.).

Одноэтажное строение с антресолями и просторным пятиоконным мезонином, основной акцент которого приходится на фасадную композицию — шестиколонный портик тосканского ордера — типичный образец «деревянного классицизма». Тут и наружная обшивка стен, и имитация горизонтального руста на углах, в интерьере же частично сохранилась планировка, парадная анфилада и фрагменты первоначальной ампирной отделки (парные колонны, лепные карнизы, облицовка искусственным мрамором). Единственное отличие от «собратьев» — практически полное отсутствие лепных украшений, обязательного компонента фасадов домов того времени.

 

Кстати, именно в мезонине или на антресолях, полуэтаже с низкими потолками, протекала повседневная жизнь хозяев дома. В «передних», роскошных и просторных комнатах принимали гостей. 

В 1835 — 1836 гг. в доме в Денежном переулке жил один из участников литературного кружка «Арзамас» — Степан Петрович Жихарев, современник и знакомый Пушкина. Некоторые пушкиноведы не исключают возможности того, что поэт мог бывать в поливановском доме у Жихарева в свой последний приезд в Москву в мае 1836 г.

 

А о самом поручике Поливанове практически ничего неизвестно. Так получилось, что имя его увековечил дом. Есть, правда, еще церковь Рождества Христова в Илкодино (Шатурский район Московской области), построенная в 1841 году по инициативе помещика Александра Константиновича Поливанова. Но тот ли это Поливанов или его однофамилец сказать трудно. 

  После Октябрьской революции дом стал многоквартирным, жилым. Много позже перешел во владение всемирно известной Ассоциации шахматных федераций. В 50-х годах XX века дом реставрировался, а в 1980 году, накануне московской Олимпиады, горел. Тогда строение было восстановлено.

9 февраля 2001 года в доме шахматной ассоциации вновь произошел пожар. Загорание, виной которому было короткое замыкание, случилось ночью, пожилая женщина-сторож, сама бывшая шахматистка, вызвала пожарных, которым удалось потушить огонь за три часа. «Одновременно с тушением огнеборцам пришлось спасать ценные вещи. Из помещения были вынесены три мешка с большими резными шахматными фигурами из слоновой кости. Также от огня было спасено чучело огромного медведя. По словам очевидцев, чучело оставили рядом с домом, и огнеборцы, пока тушили пожар, невольно вздрагивали — настолько натуральным казался медведь в отблесках пламени» — писал об этом событии «МК». Усилиями 60 человек было спасено две трети особняка, но подвиг, видимо, был напрасен — пострадавший и обветшавший дом Поливанова стоит бесхозным и по сей день. Полуразрушенным памятником деревянному ампиру…

Археологические работы на Гостином дворе, 1995-2002 годы

В 1996 году была затеяна реставрация Гостиного двора. Арендаторов выселили, а приведенное в крайнее запущение здание стали приводить в порядок. Вместе с геологами и геодезистами начали работать археологи. Они исследовали мощный культурный слой, который понижался от Ильинки к Варварке и имел толщину от 5 до 14 метров. Работы продолжались в течение четырех с лишним лет. Было раскрыто и зафиксировано около 1000 сооружений — от 18 и до первых веков, связанных с историей города, собрана уникальная коллекция предметов материальной культуры, которая выставлена ныне в археологическом комплексе Гостиного двора.

20 апреля 1996 года был найден самый крупный московский клад

При строительстве Гостиного двора Кваренги были уничтожены два храма церкви Введения Златоверхой. «Колоссальный урон московским храмам нанесли в годы советской власти — 20-30 годы, — говорит главный московский археолог Александр Григорьевич Векслер. — Но не только большевики уничтожали храмы, этот процесс неизбежный  — одни сооружения ветшают, на их месте выстраивают новые. Например, древнейший московский храм стоял на Боровицком мысу — храм Иоанна Предтечи что под Бором. Срубленный из дерева, он достоял до XV века, потом был поставлен каменный храм, но был снесен в 1840 году, когда строился Оружейная палата Тона. Можно много привести примеров, когда сносились храмовые сооружения или гражданские постройки. При этом остаются фрагменты основания, фундаменты и некрополь. Такие погосты были при каждом храме в Москве. Некрополь был и на месте Златоверхой церкви, в ходе работ он нами обнаружен. Останки перезахоронены в Духовном православном центре. Сам же фундамент в значительной части не сохранился — осталось только кладбище».

«Иные из них засыпаны и замурованы, иные никому не известны, и даже следопыты-архитекторы о них не проведали и, понятно, не ввели их в государственный или хотя бы муниципальный учет… Под Старым Гостиным укромных мест, и обширных притом, было предостаточно». 

   

"Чарка пить до дна на здоровье, а пить до дна не видать добра". Надпись на чаре из клада

20 апреля 1996 года в северной части Гостиного двора близ улицы Ильинка при расчистке глубокого бревенчатого подклет, под обугленными бревнами ниже уровня пола, в ямах был найден самый крупный московский клад — два кувшина, медный и глиняный, где находились 16 серебряных сосудов, 335 западноевропейских монет — талеров второй половины XVI — начала XVII вв. и 95429 серебряных русских монет.

Нет письменных источников, которые позволили бы назвать имя владельца клада, однако некоторые предположения археологами все же были высказаны. Следы пожара говорят о том, что деревянное здание, в подклете которого были спрятаны сокровища, сгорело начисто, и владелец не смог найти на пожарище место, где он спрятал серебро. Это же обстоятельство позволяет предположить, что найденные сокровища принадлежали одному человеку и не были казенным имуществом. Иначе о месте их хранения знали бы несколько человек и совместными усилиями ценности были бы найдены после пожара. В подтверждение слова, сказанные иностранным путешественником о русском обычае прятать деньги: «…Русские не доверяют даже ближайшим родственникам; множество купцов, нажив деньги торговлей, зарывают их в места, известные им одним, и умирают, большею частью, не открыв того никому».

 
Сокровища клада экспонируются в археологическом музее г. Москвы.

К сожалению, реставрация Старого Гостиного двора по факту превратилась в реконструкцию. Светопрозрачное покрытие внутреннего двора, по мнению архитекторов и искусствоведов, превратило памятник архитектуры федерального значения в подобие крытого рынка. Планы по размещению в Гостином дворе музея истории Москвы не сбылись. При реконструкции нарушения законодательства об охране памятников были столь очевидны и многочисленны, что Всероссийское обществе охраны памятников истории и культуры дважды обращалось Генеральному прокурору с просьбой об отмене распоряжения мэра и приостановлении строительства. Технико-экономическое обоснование проекта реконструкции четырежды отклонялось научно-методическим советом управления госконтроля охраны и использования памятников истории и культуры (УГКОИП) г. Москвы и дважды — экспертно-консультативным общественным советом (ЭКОС) при главном архитекторе г. Москвы. Несмотря на это, реконструкция была завершена. Судить же о том, кто прав, а кто виноват не нам. На это есть Время.

* — Благодарим за предоставленную информацию о раскопках профессора Александра Григорьевича Векслера, генерального директора Центра археологических исследований г. Москвы.

…И Владимира Орлова за его Шеврикуку, Обиталище Чинов которого разместилось в подземных этажах Гостиного двора.

В 1841 году в Париже Александр Васильевич Сухово-Кобылин познакомился с Луизой Симон-Деманш, француженкой, которой было немногим больше 20 лет и «красоты она была замечательной». Луиза пожаловалась новому другу на отсутствие всякого занятия, и тот рекомендовал ей приехать в Россию. Завязался роман, трагичных последствий его тогда не мог предвидеть никто. 6 октября 1842 года молоденькая Луиза, с суммой в 1000 франков, полученных от Сухово-Кобылина на «путевые издержки», прибыла в Россию одна, на пароходе «Санкт-Петербург».

Страстная площадь, открытка начала XX века.

Пробыв некоторое время в Петербурге, она уже в начале ноября перебралась в Москву, где попала в положение весьма двусмысленное. В доме отца Александра, Василия Александровича, отставного полковника артиллерии, на Страстном, 9, ее принимали, но видеть особенно не желали. «Большой барин Сухово-Кобылин не хотел связывать свое имя с неизвестной француженкой и держал ее особливо от своей семьи». Луиза не считалась женою, потому не могла появиться с любовником в свете. «Писала себя вдовою, но была девица». Сухово-Кобылин нанял ей квартиру на Тверской, рядом с домом генерал-губернатора, обеспечил слугами из своих крепостных и дал денег на открытие винно-торгового магазина — около 60 тысяч рублей. Из парижанки-белоручки Деманш превращается в «московскую купчиху». Ожидала ли Луиза такого поворота судьбы? Мало склонная к коммерческой деятельности, в 1849 году она практически разорилась. Тогда Сухово-Кобылины организовали для нее новую лавку — по продаже патоки и муки из своих наследственных вотчин.

 

Дом Сухово-Кобылина, таким он был… 

Парижский блеск Деманш погас, и Александр Васильевич увлекся известной в то время в аристократических кругах Надеждой Нарышкиной. Луиза безумно ревновала, устраивала скандалы и выслеживала неверного любовника. По всей видимости, именно один из таких скандалов во флигеле особняка, куда, кстати, приезжала и мадмуазель Нарышкина, закончился страшной трагедией. 7 ноября 1850 года Луиза исчезла из своей квартиры, а 9 ноября тело ее было обнаружено и опознано крепостными Сухово-Кобылина в сугробах у Ваганьковского кладбища. «Врачебный осмотр установил глубокий перерез горла и боковых сонных артерий, большую опухоль и кровоподтеки около левого глаза; рубцы, ссадины и кровоподтеки на левой руке от плеча к локтю и на левом боку, перелом трех ребер с раздроблением кости…»
Полиция провела обыск, во флигеле были обнаружены пятна крови. Следствие затянулось на долгих шесть лет. К слову сказать, именно в это время в Сухово-Кобылине проснулся талант драматурга. Дело закончилось оправдательным приговором, точнее, было прекращено по приказу императрицы. Использовав все свои связи, Нарышкины добились, чтобы участие Надежды в следствии было ничтожным. Сама она поторопилась уехать за границу уже через месяц после начала следствия.

50 лет Сухово-Кобылин хранил тайну, и только практически перед смертью, в 1901 году, он признался в убийстве своей любовницы. Признал он и то, что его слуги взяли всю вину на себя под жестокими пытками, над ними учиненными… Тайной осталось только то, какую роль — свидетельницы или соучастницы — сыграла во всем этом Нарышкина.

Очень запутаны сведения о том, кому принадлежал дом № 9 до Сухово-Кобылиных. По одним сведениям, капитану Кречетникову, по другим — Е. А. Нарышкиной, разбившей на бывшей Сенной площади сквер. Правда, согласно еще одному источнику, сад рассадила не Елена Александровна, а Софья Павловна Нарышкина.
 

Остатки особняка на Страстном бульваре, фото сентября 2003 года.

Особняк с дворянским гербом на фронтоне долгое время сохранялся в неизменном виде. Во дворе, в левом заднем углу находился злосчастный двухэтажный флигель. Внутри, еще в 30-х годах, сохранялись угловые печи, до половины обшитые ореховым деревом и украшенные большими зеркалами. В 1918 году в бесхозный дом переехало Оргбюро по созыву I Всероссийского съезда союзов рабочей и крестьянской молодежи, учредившего комсомол. Очень недолго здесь размещался первый Центральный Комитет комсомола, а с зимы 1920 года комсомольцы устроили коммуну: все заработанное и полученное по карточкам поступало в общий котел и делилось поровну между коммунарами. В те годы частым гостем особняка бывал Джон Рид 

 

«Воссоздание» дома Сухово-Кобылина. Теперь здесь будет Пушкинский дом. Фото 2005 года

Последний владелец особняка АО «Мосрыбхоз» снес и сам дом, и его пристройки в 1997 году.

Компанией «Капитал Груп» планируется строительство офисного здания класса «А» и воссоздание особняка под нужды рыбного ресторана…

Москве пришлось возрождаться из пепла. Земли Молочного переулка перешли герою войны 1812 года, майору Тарелкину, который выстроил заново дома на старых фундаментах. В 1824 году в переулке появились два симпатичных деревянных дома в стиле позднего классицизма. Правильные пропорции, минимум украшений, классическая изысканность простоты. И, если первый, дом № 3 (снесен в 2000 году) практически не перестраивался, сохранив все признаки ампира, то второй, дом № 5, был надстроен вторым этажом в 1886 году. В 1903-м двухэтажный особняк стилизован под модерн тогдашним хозяином — московским банкиром. В угоду моде, по всей видимости. А 12 июля 1912 года оба дома и надворные постройки общей площадью 5000 кв. м были проданы обрусевшему немцу, купцу Зигфриду Луи Талю за 75 тысяч рублей.
Таль был человеком образованным и до искусств охочим. В начале прошлого века особняк ожил — литературные, философские и музыкальные вечера, проходившие здесь, вдохнули в него душу. Картина тех лет… В одной из комнат увлеченно работает над портретами жильцов Михаил Васильевич Нестеров.

 

Портрет «Девушки у пруда» его кисти, кажется, изображает кого-то из рода Талей.   

В других готовятся к вечернему приему всегда желанных гостей. К слову, дочь Зигфрида, Маргарита, вышла замуж за Федора Кенемана, брата известного композитора Евгения Кенемана. Евгений Федорович был признан одним из лучших и одареннейших студентов московской консерватории, которую окончил в 1898 году с золотой медалью. Учился он на курсе знаменитого Николая Сергеевича Зверева вместе с Александром Николаевичем Скрябиным и Сергеем Васильевичем Рахманиновым. Зверев вообще человек был особенный, рекордное количество медалистов подарили консерватории именно его выпуски. Кенеман, профессор Московской консерватории, писал марши, но простому обывателю больше известен как аккомпаниатор Федора Шаляпина, объехавший вместе с ним полмира… Так и для семьи Талей-Кенеманов, Федор Иванович был не великим певцом, а близким и дорогим другом.

 

Кстати, мать Кенемана из рода Гнедичей. 

Еще в 1904 году Федор Иванович, пожелав сменить обстановку после смерти от аппендицита своего первенца, переехал в дом по соседству — в 3-м Зачатьевском переулке. (Там же в восемнадцатом году жила Анна Ахматова). Шаляпин — частый гость обитателей дома № 5. Обстановка была почти дачная, музыканты с удовольствием собирались в доме Талей, играли, пили чаи, сиживали подолгу, гуляли в яблоневом саду и расходились затемно. Тихое счастье тихого особнячка…

 
Революция изменила многое. Зигфрид вскоре эмигрировал и умер в Латвии в 1940 году. А Маргарита, женщина образованная (она окончила женскую гимназию Алферова), владевшая французским и немецким языками, осталась преподавать математику в Промышленной академии. И, о чудо, образование помогло: новая советская власть снисходительно относилась к тем «бывшим», чья работа представляла определенную ценность — преподавателям и ученым. Двухэтажный особняк с двухъярусной террасой, бронзовыми люстрами и витиеватой лепниной на потолках лишь уплотнили, оставив прежним хозяевам три комнаты на втором этаже. Новые соседи, суровые чекисты, перегородками перекрыли анфиладную систему комнат (когда все комнаты проходные и через них можно обойти весь дом по периметру) и отгородились таким образом от прежних владельцев.

Маргариту Зигфридовну арестовывали дважды: в 37-м и 41-м. Что она пережила, можно только догадываться. Но в первый раз любимую учительницу спас Никита Хрущев, который был тогда председателем московской партийной организации, во второй (он случился из-за доноса, мол, немка ждет немцев) — среди студентов оказалась секретарша Берии, она посодействовала, и Таль-Кенеман вновь отпустили. Умерла Маргарита Зигфридовна в 1992 году, прожив почти сто лет. Незадолго до ее кончины внук сломал перегородку, когда-то отделявшую их квартиру от квартиры чекистов, и Маргарита, впервые с 1918 года смогла переступить замурованный порог…

В 1959 году в квартире № 2 этого дома поселился молодой художник Виктор Попков (1932-1974), по мнению многих искусствоведов, входящий в десятку лучших советских художников. Дом принял его, дети «бывших» заглядывали теперь в мастерскую дяди Вити, как когда-то, наверное, их родители подсматривали за работой Нестерова. Картина «Строители Братской ГЭС», написанная здесь, была приобретена Третьяковкой в год создания. Попкову тогда не было и тридцати. Жизнь художника оборвалась трагично, он погиб от руки инкассатора… В 1988 году VII съезд художников СССР вынес постановление о создании мемориальной квартиры-музея В. Е. Попкова (1932-1974). 30 июля 1992 года воспоминания дома № 5 по Молочному переулку признали, и он получил свою «медаль» — «памятник истории и культуры», имеющий мемориальное значение.

 
В 1968 году дом признали аварийным, жильцов выселили. Но семья правнука Таля — художника Евгения Филатова отказалась покинуть дом. Попытка насильственного выселения через суд в 1989 году не удалась, а вскоре развалился СССР, и государству стало не до старенького особнячка и его хозяев. Однако наступившие демократические времена придали этой истории детективно-драматический оттенок. В ноябре 1992 года, дом подожгли. Спасли Филатова и его семью законы постройки домов далекого XIX века. Созданная в 1813-м, после пожара, специальная «Комиссия для строения города Москвы» повелела в новых строениях между крышей и домом прокладывать слой земли. Он-то и уберег, спустя полтора века, хозяев дома. В 1995-м крышу восстановили силами иконописной мастерской «Канон», которая сейчас там располагается. Сам же Филатов решил отстоять права на свое родовое имение через суд. Суд подтвердил факт покупки домов №№ 3 и 5 Зигмундом Талем, а также то, что Евгений Филатов приходится Зигмунду правнуком, на основании чего вынес решение: ни Таль, ни Филатов никакого отношения к домам не имеют! Тем не менее, бумаг, подтверждающих то, что по отношению к владельцам дома были применены декреты «Об отмене частной собственности» и «Об отмене права наследования», не существует. Юристы справедливо полагают, что у Филатова есть все шансы отстоять дом своих предков.

Сколько еще продержится маленький особнячок и его упорный хозяин, подавший на Россию в Страсбургский суд, неизвестно. Пока же, зайдя в дом № 5, словно попадаешь в мир чьих-то мемуаров: изразцовые печи, старая, дореволюционная, мебель, люстра с травленым стеклом, рисунок на которой проступает только, когда включается свет и много-много книг. И, кажется, достаточно просто выглянуть из окна, чтобы увидеть чудесный сад и услышать шум подъезжающих карет. А вечером, если повезет, можно послушать дивный шаляпинский голос… Этот дом готов делиться воспоминаниями.

В 2002 году из «МК» Евгений Михайлович узнал, что дом, согласно постановлению правительства Москвы, подлежит сносу в 2003 году. 21 июля 2003 года на Филатова был подан новый иск о выселении в связи с тем, что дом будет «реконструироваться» для другой семьи.
Весной 2005 года особняк снесли. Стойкий оловянный солдатик, единственный защитник дома Евгений Филатов не выдержал оглушительного натиска. Сдался и уехал вместе с семьей прочь. Осиротевший дом уничтожили в один момент. А на его месте уже появился новый особняк, подземный гараж, зимний сад и бассейн…

Александр Алябьев, 1830-е гг.
Примерно с 1840 года Александр Алябьев сначала полулегально, а затем, с 1843-го, уже с официального разрешения властей жил в столице на Новинском бульваре, 7, в доме своей жены. Тому предшествовала долгая история…

Александр Александрович Алябьев родился 4 (15) августа 1787 года в Тобольске (по другим сведениям — в Москве), где его отец Александр Васильевич служил губернатором. Кстати, при его содействии, был организован Тобольский оперно-драматический театр. В 1796 году Алябьевы переезжают в Петербург, а с 1804 года они обосновываются в Москве. Здесь юный Алябьев завершил свое образование в Московском университетском пансионе, отсюда же отправился на войну 1812 года. Служивший в Конноегерском, Иркутском и Ахтырском гусарских полках, Алябьев вместе с русскими войсками при изгнании Наполеона дошел до Дрездена и, после окончания войны, вышел в отставку в чине подполковника.

Через друзей-офицеров Александр Александрович познакомился с очень многими поэтами и драматургами, с 1815 года, неожиданно для всех, бравый подполковник начинает активно сочинять музыку. Еще большая неожиданность — музыку хорошую, талантливую, для дилетанта, коим он являлся, немыслимую. К 1825 году Алябьев уже был широко известен, что подтверждает факт исполнения на открытии Большого театра пролога с музыкой трех композиторов: Верстовского, Шольца и Алябьева.

Эта музыка сохранилась только частично.
Одна из баек об Алябьеве. В ожидании окончания следствия и вынесения приговора Алябьев сочинил в тюрьме массу музыкальных произведений, в том числе и знаменитого на весь мир «Соловья».
— Русскому таланту и тюрьма — на пользу! — отреагировал на это композитор Верстовский.
— Передайте ему, что рядом со мной полно пустых камер, — с грустной усмешкой отозвался Алябьев, узнав о высказывании Верстовского.

  В 1825 году, незадолго до восстания декабристов, и случилась история, надолго отлучившая Алябьева от Москвы. Александр Александрович тогда жил в доме, расположенном напротив нынешней консерватории.

 
Дом этот сохранился. На столбах, служивших опорой для ворот, долгое время была уникальная дощечка с надписью, выбитой в мраморе, — «Свободен от постоя». Так как казарм для воинских частей не хватало, каждый домовладелец должен был отводить ряд комнат для солдат, а чтобы избежать этого и освободиться от постоя, необходимо было заплатить немалые деньги.

Новинский бульвар, начало XX века. Нынешнее Садовое кольцо.

Как гусар и бывший армейский офицер, Алябьев вел соответствующий образ жизни: карты, выпивка за игральным столом, вспыльчивые игроки, бурные ссоры и не менее бурные примирения. Помещик Тимофей Миронович Времев приехавший в Москву заложить крестьян и расплатиться с долгами, попал на одну из таких игр. Сначала он выигрывал, но… фортуна отвернулась, Времев проигрался и… стёр с суконного карточного стола все записи игры, обвинив Алябьева в шулерстве и сказав, что результат игры не честен. Тогда Алябьев вместе с другим игроком Калугиным поступили по-гусарски — перевернули Времева вверх ногами, немного потрясли и из помещьичих сапог посыпались золотые монеты. Разгневанный Алябьев вызвал Времева на дуэль, свидетелями которой стали слуги. Они же потом свидетельствовали, что Времев вину признал, бывшие враги помирились и отбыл Тимофей Миронович потрепанный, но довольный. Однако, доехав до деревни Чертаново, он почувствовал недомогание и, спустя малый промежуток времени, скончался. Несколькими днями позже к Алябьеву явился Калугин и потребовал с него деньги, шантажируя его написанным доносом. Последовавший за этим спуск с лестницы пыл Калугина не охладил, а скорее наоборот подогрел. Зимой 1825 года Александр Александрович Алябьев был арестован и осужден по всей строгости, потому как дело его неожиданно приобрело политический оттенок. Случилось восстание декабристов, и судьям было приказано придать делу бытовой оттенок — мол, вовсе не революционный настрой, а разврат и пьянство сгубили декабристов. Дело Алябьева, дружившего со многими из них, как нельзя лучше подошло для этих целей. Алябьева лишили дворянского звания и сослали в Тобольск.

Еще до 1925 года, Алябьев начал ухаживать за Екатериной Александровной Римской-Корсаковой, встретившись с ней на одном из балов. Между ними начался роман, который прервался в 1825-м, после ссылки Алябьева.

 

Дом Римских-Корсаковых стоял на Страстной площади, нынешней Пушкинской. Это прототип дома Фамусова, описанного Грибоедовым. Снесен при постройке здания «Известий» вместе со старейшим кинотеатром Москвы, располагавшимся рядом. Тогда, кстати, было обещано дом не сносить, а встроить его в новое здание. Обещание не сдержали.
 
Екатерину Николаевну спешно выдали замуж за полковника Офросимова.

  Рассказывают, что узнав об этом, Алябьев язвительно заметил:
— Что ж, она — не жена декабриста…
— Но ведь и вы, сударь, попали в Сибирь не за то, что вышли на Сенатскую площадь… — напомнил ему собеседник.

Москва, площадь Никитских ворот. Дореволюционная открытка.

Той весной Москва прихорашивалась — близился ее день рождения. По слухам, капризной столице в сентябре справят 850-летие. «Какая стала! Я-то помню тебя совсем провинциальной, простой, народ в Петербург все рвался, не то что сейчас… зазналась», — укоризненно качал головой старик. Но что уж там, приготовления ему нравились, а тут внезапно и к дому наведались гости. Дом старался не упустить ни единого слова неожиданных визитеров. «Гостиницу… Ну да, дом-то известный… Какие имена! Старый, конечно, снести бы, но ведь памятник». «Памятник — это я, — догадался дом, — гостиницу что ль они хотят тут сделать? Ну и неплохо было бы. Может, салон какой организуют. Я к зрелищам-то дюже привычный. Бывало при Федор Федоровиче»…

При Федор Федоровиче Кокошкине, директоре Императорских театров, в 1820-е, тут были репетиционные комнаты Малого и Большого театров. Разыгрывались спектакли с участием Михаила Семеновича Щепкина, того самого, что «первый стал нетеатрален на театре». Уже много позже слыхал дом, что занесли Михаила Семеновича в список подозрительных лиц с пометкою «желает переворотов и на все готовый». Подивился такому, потому что не переворотов Михаил Семенович желал, а справедливости…

 

Соловьиный дом, крайний справа, фото 1970-80-х годов. Единственное фото дома, которое удалось найти.

Особенно любил дом наблюдать за репетициями Мочалова. «Бурное вдохновение, пламенная страсть» и необыкновенный, чувственный голос. Когда Павел Степанович декламировал, дом затихал, наслаждался. Да, много звезд повидал он на своем веку, заядлым театралом стал. В музыкальный салон Марьи Дмитриевны, к примеру, и Гончаров, и Грибоедов, и Пушкин хаживали, талантом актрисы восхищались. Милейшая Мария Дмитриевна Львова-Синецкая появилась в доме где-то осенью1823-го. Именно тогда способная актриса из Рязани, перебравшаяся по протекции Федора Федоровича в Москву и уезжавшая вместе с ним в Петербург, была принята в труппу Малого театра. Опять же, не без помощи Кокошкина. Но вместе с тем, талант у нее был несомненный, тут и злым языкам возразить было нечего. Кстати, училась Мария легко, словом владела безупречно, исполнение ее строилось на контрастах, тогда редких. Поэтому и гостиная ее всегда была полна. Благодаря актрисе, познакомился дом с Крыловым, Гнедичем, Вяземским, Аксаковым, Погодиным… Да что там! Для бенефиса Львовой-Синецкой в 1824-м Грибоедов в соавторстве с Вяземским написали водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом», в котором бенефициантка исполнила обе роли — и сестры, и брата.

«Хорошие были времена, хоть и шумные, — дом погрузился в воспоминания, — при Якове Петровиче-то оно потише было». Яков Петрович Шаховской, тот самый, что известные «Записки…», повествующие об общественной жизни российской написал, жил здесь еще в XVIII столетии, до перестройки дома. «Несытая алчба корысти дошла до того, что некоторые места, учрежденные для правосудия, сделались торжищем лихоимства, пристрастие — предводительством судей, а потворство и упущение — ободрением беззакония», — писал Яков Петрович. Дом, в то время еще, как и всякий московский житель, имевший палаты сводчатые и декор нарышкинского барокко, под каждым словом готов был подписаться.

 

Площадь Никитских ворот, отпечаток со стеклянного негатива.

…В 1812-м почти все сгорело… «Пожар способствовал ей много к украшенью» — истинная правда в этих словах. Стены Белого города снесли еще в 1780-х и бульвары на их месте запланировали тотчас. Но… Как-то все руки не доходили у властей до устройства. А так как «свято место пусто не бывает», появились лавки да харчевни разные. В 1790-м, по документам, стояла тут богадельня, 6 дворов причта соседних церквей, 4 купеческих двора, 6 дворов чиновников и знати, 10 лавок, 2 цирюльни и несколько харчевен. В 1797 году возле Никитских ворот появились каменные двухэтажные строения гостиницы. В 1812-м лавки сгорели, бульвар обсадили липами. Якова Петровича к тому времени давно уж не было в живых, а у дома был новый хозяин. Князь Сергей Голицын держал тут литературный салон, где Рылеев читал свои «Думы». Как там? «Да закипит в его груди Святая ревность гражданина!»?

  В конце 1830-х, уже после Кокошкина, хозяин вновь сменился: из Скатерного переулка переехал сюда 40-летний Александр Варламов. С тех пор навсегда дом стал «Соловьиным». В его стенах написано было Александром Егоровичем 75 романсов. Да каких! «Гори, гори моя звезда», «На заре ты ее не буди», «Я встретил вас и все былое», «Белеет парус одинокий», «Я помню чудное мгновенье»… Писал Александр Егорович быстро и легко, только «раскачивался долго». С созданием романса «На заре ты ее не буди» целая история приключилась…

Зарегистрированные пользователи могут оставлять здесь свои комментарии.
Близкий его приятель, солист Большого театра Бантышев все просил Варламова романс ему написать:
— Какой тебе?
— Какой сам пожелаешь, Александр Егорович…
— Хорошо. Приходи через неделю.

Никитский бульвар, отпечаток со стеклянного негатива.

А через неделю просил зайти еще через неделю. Бантышев был упорен и стал ходить к Варламову каждое утро, когда тот еще спал. «Экий ты, право, — негодовал Александр Егорович, — человек спит, а ты являешься, можно сказать, на заре! Напишу я тебе романс. Сказал же, напишу, и напишу!». И вот в одно утро слуга передал Бантышеву романс, назывался он… «На заре ты ее не буди».

  В 1843-м у Варламова останавливался сам Ференц Лист. Первые три концерта дал он 25, 27, 29-го апреля в Большом театре. Алексей Николаевич (Верстовский), помнится, писал тогда: «Лист Москву свел с ума, играет везде и для всех. В публичных и приватных концертах». А Москва свела с ума Листа. Русские и цыганские романсы глубоко запали ему в душу…

…Дом завздыхал. Он бы еще многое мог вспомнить. В 1920-х годах тут, к примеру, была театральная студия Михаила Чехова… «А пусть бы и гостиницу, все одно — хоть люди появятся. Стосковался я в одиночестве. Ничего, мне только поправиться и я еще на 900-летии Москвы погуляю!»…

На месте дома пустырь и биотуалеты. Фото февраль 2005 года.

Решением правительства Москвы «Соловьиный дом» был передан холдинговой компании ОАО «Сокольники» под устройство гостиницы, несколько лет стоял раскрытым, разрушался и размораживался… В 1997 году, под праздник 850-летия Москвы был снесен. На месте дома разместилась платная автостоянка. В 2003 году холдинговая компания потеряла участок за «неосвоение» пустыря. По новому конкурсу пустырь получила компания «КБФ АСТ», на совести которой уже есть Военторг. Пока на месте «Соловьиного дома» пусто.

Вид на Остоженку, 16, 1980-е годы. Фото из архива ЦИГИ.

В дом 16 на Остоженке семья Соловьевых переехала в 1850 году. До этого 30 лет, с самого рождения, глава семейства, молодой профессор-историк Сергей Михайлович Соловьев прожил на Остоженке, 38, в здании Коммерческого училища, где служил его отец Михаил Васильевич. С 1845 года Сергей Михайлович преподавал в Московском университете, в 27 лет получил звание профессора. Из отчего дома Соловьев переехал вскоре после женитьбы на Поликсене Владимировне Романовой и рождения в 1849 году первенца Всеволода. 

История этого остоженского владения прослеживается с 1802 года: тогда на пересечении Остоженки и Проезжего (сейчас Лопухинского) переулка стоял одноэтажный деревянный дом, принадлежавший Александру Прокофьевичу Иевлеву. По всей видимости, 1812 года дом не пережил («на Пречистенке едва есть пять домов», свидетельствовали современники), потому что в 1816-м уже и дом другой, и владелец у него новый. В течение 20 лет московский купец Иван Григорьев живет в каменном двухэтажном доме с подвалом и деревянной галереей. И именно в этот дом, а не в домик с угловой башенкой, который привыкли видеть мы на Остоженке, въехали в 1850 году Соловьевы.

Интересно, что на 1850 год, согласно архивным данным, владельцем дома 16 по Остоженке числится студент Медико-хирургической академии Александр Деген. Возможно, Сергей Михайлович был нанимателем или же данные о хозяевах не совсем полные.

 

Церковь Нового Воскресения, где крестили В. Соловьева, стояла фактически напротив дома, где в то время жили Соловьевы. Из коллекции Э.В. Готье-Дюфайе, 1913 год.

В новом доме Соловьевы прожили 5 лет, именно в это время, в 1851 году Сергей Михайлович выпустил первый том своей знаменитой «Истории России с древнейших времен» - дела всей его жизни. А 16 января 1853 года в доме на Остоженке родился четвертый ребенок Соловьевых – Владимир. Всего у Соловьевых было 12 детей.

«С совершением таинства крещения, - писал исследователь наследия В.Соловьева Александр Алексеевич Носов, - пришлось родителям повременить: сын, как и его отец, появился на свет семимесячным - факт для биографии существенный, ибо в зрелом возрасте В. С. Соловьев объяснял этим обстоятельством некоторые особенности своего характера, в частности повышенную впечатлительность». 

В 1855 году Соловьевы съезжают из дома на Остоженке. Надо отметить, что несмотря на многочисленные переезды в последующем, Соловьевы хранили верность этому району и выбирали жилье в окрестностях Остоженки, Пречистенки и Арбата. А в 1856 году дом переходит во владение жены коллежского асессора Марии Ивановны Костаревой. Дом сменил еще нескольких хозяев, прежде чем в 1880 году подвергся большому переустройству.

 

В 1990-е годы в домах №№16 и 19 разместился Московский дом фотографии. Фото 2006 года.

«Во владении моем… желаю вновь на строении №1 наложить третий каменный этаж и металлическую нежилую башенку с изменением в нем внутреннего расположения и с перестройкою окна ея…» - такое прошение, подписанное Степаном Петровичем Мясниковым, поступило в Городскую Управу в 1880 году. Кроме того, Степан Петрович просил разрешения подвал перекрыть сводами и сделать в нем люки для спуска товара, а одноэтажное строение по переулку рядом нарастить вторым и третьим этажом. В общем, сделать дом большим и основательным. Год спустя, Степан Петрович берется еще и за строительство по Лопухинскому переулку: в результате появляются двухэтажный дом по линии переулка и одноэтажное нежилое строение перпендикулярно ему. Семь лет после неугомонного владельца все устраивало, дом вроде как попривык к новому облику, но тут Мясников продает дом Константину Николаевичу Озерову, который незамедлительно решает устроить в подвальном этаже хлебопекарню. А «чтобы прибавлено было света», углубляет четыре окна. Присматривать за работами приглашает архитектора Гунста.

В 1896 году дом и прочие строения переходят к князю Алексею Александровичу Ширинскому-Шихметову, точнее, к его жене Леокадии Петровне Мезенцевой, дочери директора Пажеского корпуса, которой они, похоже, достались по наследству (в 1895 году дом числится за некоей М.Н. Мезенцевой, урожденной Озеровой). В 1909 году Леокадия Петровна задумывает строения по переулку сломать, а вместо них возвести один пятиэтажный жилой дом по проекту архитектора И.П. Машкова. Затея удалась, дом был построен и почти сразу весьма успешно продан.

   

После сноса дома №18 начались подвижки его соседей, домов 16 и 20. Дом №16 начали разбирать. Фото 2006 года.

Тут надо упомянуть и еще об одном событии, происшедшем в 1906 году, благодаря которому дом на Остоженке в 1974 году получил мемориальную доску со знакомым всем с детства профилем, статус памятника и прямоугольные рельефы на окнах бывшей пекарни со сценами на революционную тематику.

Так вот, в марте 1906 года на конспиративной квартире И.Д. Удальцова под видом именин в течение целого дня проходило совещание московского комитета РСДРП. На «именинах» выступал и Владимир Ильич Ленин, призывавший готовить рабочих к решительным боям с царизмом.

 
Нельзя не отметить, что именно В.И. Ленин вычеркнул имя философа В.С. Соловьева из списка деятелей, которым предполагалось поставить памятники по так называемому плану монументальной пропаганды. И – наследие советского прошлого – многие источники вообще не сообщают о пребывании в доме на Остоженке Владимира Соловьева, а, в лучшем случае, сухо упоминают лишь о его отце…

 
В 1911 году дом уже не принадлежал княгине, очередной владелец хотел надстроить дом с башенкой четвертым этажом, но строительство осуществлено не было. Сразу после революционных событий Алексей Александрович Ширинский-Шихматов пытался наряду с другими организовать спасение царской семьи, но после того, как 22 августа 1918 года начался «красный террор», князь вынужден был скрываться. 1 сентября он вместе со всей семьей по поддельным документам покинул Россию.

 

Согласно планам, в 2007 году мы увидим Остоженку, 16, уже такой…

Дом же по Остоженке благополучно существовал вплоть до конца 2006 года. Еще в 1990-е годы в интерьере сохранялись парадная лестница, филенчатые двери, декоративные элементы интерьера парадных помещений и даже, частично, печи. Во второй половине 1990-х в доме разместился Московский дом фотографии, а не так давно музей затеял реконструкцию своих владений. Для начала был снесен дом №18, на его месте вырыли котлован, после чего дома 16 и 20 пришли в движение. Правда, экспертиза назвала основной причиной подвижек близость залегания тоннеля метро, мол, именно вибрации разрушили кладку дома. Но так же очевидно и то, что никто достаточно тщательно не анализировал взаимное влияние домов до стадии проектирования и сноса дома №18. А без этого проект укрепления соседних строений оказался абсолютно бесполезен, хотя, согласно ему, предполагалось даже, как писали в «Известиях», «вывесить» дом Соловьевых на виброплощадке, отсекающей этажи от слабого фундамента и от тоннеля метро, а затем провести реставрацию фасадов»… Росохранкультура согласовала проект «реставрации методом ручной разборки и воссоздания». Но, если кирпич нулевой прочности, а об этом говорят специалисты, то он не может быть употреблен вторично. Да и ручной разборке явно помогал экскаватор…